Новогодние цифровые сказки: Дизрапт закона

Канун нового года – хорошее время помечтать. О будущем сложно говорить всерьез, потому что совершенно непонятно, насколько оно будет похоже на настоящее и на прошлое. Давайте представим, насколько оно может быть непохоже в продолжении моего предыдущего поста.

Стало общим местом ругать наших законодателей. Качество производимого ими интеллектуального продукта такое, что и вправду, любая кухарка лучше справится. Что до количества, то даже лобовой статистический анализ, проведенный Гарантом, показывает: наш закон без вмешательства в него живет, как правило, не более ста дней.

Мне приходилось встречать экспертов, которые связывают бешенство принтера с информационными технологиями. Мол, на компьютере-то быстро печатать, в СЭДе согласовывать еще быстрее. А когда печатали в машбюро, а шефов для визы ловили по всей стране в командировках – было время подумать, что написали. Что ж, логично.

Но если посмотреть на наше законодательство внимательнее, можно увидеть, что изменения в него очень неоднородны. С одной стороны, действительно, есть Кодекс об административных правонарушениях с периодом стабильности, как у радиоактивного йода, – 10 суток. С другой – есть нормы, например, Федерального закона «О связи», в которые не вносились изменения с самого момента его принятия, то есть с 2003 года. Такую ситуацию можно сравнить с буксующими автомобилями: то колесо, которое утратило сцепление с дорогой, бурно вертится, а то, что стоит на твердом покрытии, покоится. Если вам когда-нибудь доводилось улетать зимой с дороги в сугроб, вы с легкостью поймете ощущения депутатов Государственной Думы: мотор работает, руль вертится, окна забрызгивает снегом из-под буксующих колес так, что уже совсем ничего не видно, на спидометре 60 а то и больше км/ч. Если не знать, что вы прочно сидите на днище, то можно делать вид, что вы все еще ведете автомобиль.

К сожалению, наше законодательство утратило не только функцию регулятора отношений, но и базовую функцию передачи информации. На это давно обратили внимание социологи: наши люди уже не могут уследить за принятыми в государстве решениями, а потому предпочитают не обращать на них внимания, насколько это возможно.

Опыт человечества показывает, однако, что такая ситуация может продолжаться десятилетиями, если не веками. Я бы не стал включать сказку о дизрапте закона в этот сборник только для того, чтобы пожаловаться на проблемы современной законодательной власти. Дело в том, что воздушные российские законы начинают сталкиваться с absolute enforcement, так называемым Lex Informatica. Это когда средой осуществления права является информационная система, у пользователей которой нет возможности изменить заложенные в алгоритмы такой системы правила поведения. Тогда законы, изначально написанные с расчетом на их избирательное исполнение, придется исполнять тотально – или так же тотально не исполнять.

По какому пути будет развиваться ситуация? Я не думаю, что дело дойдет до изменения конституционных основ законодательства – упразднения Федерального Собрания или существенной реформы порядка его работы. Однако что-то придется делать с отчужденностью закона от общества, а общества от закона: «Закон не мой, его не для меня делают».  Эта отчужденность сложилась в системе сил, действующих на отрыв общества и закона; придется поменять либо точку приложения сил, либо вектор их направленности, чтобы они сплачивали, а не разъединяли.

Ось первого разлома проходит по направлению профессионализма.  Законодателям приходится принимать законы и об искусственном интеллекте, и о пчелах, и о мерах социальной поддержки молодых семей. Чиновникам надзорных органов приходится следить за их исполнением. Судьям – разрешать споры в соответствующей области. При этом ни законодатели, ни надзорные чиновники, ни судьи, как правило, ни дня не проработали в предметной области и весьма слабо представляют себе принципы ее функционирования (что бы они о себе не мнили).

Второй разрыв (не путать с дизраптом) обусловлен пресловутым принуждением, которым, как учат всех юристов на первом курсе, обеспечена правовая норма. Если норма не работает – надо просто нарастить принуждение. Тот аргумент, что принуждение является ограниченным ресурсом (или, говоря юридическим языком, ненормальным состоянием правоотношения), обычно в расчет не берется. Мол, сначала придется заставлять, а потом привыкнут.

Третий разрыв лежит в области целей. У нас много законов, цели которых лежат, мягко говоря, не на поверхности. Но часто и очевидные цели не совпадают с интересами общества.

Наше общество – общество потребителей. Государство уже само себя давно называет услугой, а закон превратился в сознании граждан в продукт. Вот никто и не покупает продукт, который сделан непрофессионально, непонятно зачем, да его тебе еще и навязывают.

Но если закон – это продукт, то уж что-что, а востребованные продукты в цифровой экономике делать умеют. Это и краудсорсинг с краудфандингом, и большие данные с таргетированием, и фокус-группы, и рейтинги, и DRM… Как это может работать применительно к законотворчеству?

Сплачивание первого разрыва требует изменения вектора приложения законодательных сил. Как известно, право как регулятор воздействует на однородные отношения. Безусловно, право упорядочивает отношения, то есть делает их еще более однородными (и в силу этого понятными и предсказуемыми для их участников), но первичная однородность отношений должна возникать в силу естественных причин. Наглядный пример – стандартизация. Большинство стандартов, на которых основана цифровая экономика, не имеют никакого высочайшего одобрения. Это просто модель, которую удобно взять за основу, а не изобретать что-то свое. Дальше вступает в силу всемогущий закон Меткалфа (о котором мы поговорим отдельно): применимость правила экспоненциально возрастает по мере увеличения количества применяющих его субъектов. Таким образом, правило может взяться в буквальном смысле из отношений, возникнув по мере профессиональной потребности в их упорядочивании. Естественно, что такое правило будет максимально приближено к тем отношениям, которые оно регулирует.

Отсюда необходимо сразу перейти ко второму разрыву, задав вопрос – а действительно ли необходимо практически во всех случаях принуждать к исполнению правовой нормы? Вот, например, мы дорогу переходим на зеленый свет, потому что нас принуждают или в силу каких-то других обстоятельств?  У права есть как функция закрепления, так и функция преобразования. Причем даже в случаях, когда право используется для перехода устаревшего отношения в новое энергетическое состояние, не так уж и много требуется насилия, если цели правотворцев и «пользователей» права совпадают (то есть, если преодолен третий разрыв). Иначе говоря, право всегда лучше использовать, чтобы грести по течению, а не против него. Иначе приходится применять слишком много насилия.

Модели и технологии цифровой экономики очень хорошо работают применительно к праву, если рассматривать их в базовой системе правовых координат – в системе интересов. В результате получается multistakeholder approach. Я не вижу будущего у подхода code is law: все-таки код – для машин, а право – для людей. Но вполне разделяю обратный подход: law as a code, имея в виду подход к созданию права. Правило поведения может написать и закоммитить каждый, отладкой могут заниматься некоторые, принимать решения о включении в релиз – многие. Но если правило включено в релиз, оно промышленно эксплуатируется – с багрепортом в случае ошибок.

Уже сейчас понятно, что сказка о дизрапте права будет долгой. Слишком много интересов надо согласовать. Но также понятно, что время проприетарных стандартов и закрытых платформ ушло: узурпация функции по определению правил поведения приводит к тому, что эти правила слишком непохожи на отношения. Примерно так же, как обувь «Скороход» была не похожа на ногу живого человека. Право существует постольку, поскольку оно находится в наших головах. И в голове ему придется соревноваться за внимание с другими цифровыми продуктами.