Представитель Красного креста о проблеме кибервойн

Как международное гуманитарное право налагает ограничения на ведение кибервойны и предоставляет защиту гражданским лицам?

Ученые, предприниматели и правительства постоянно стремятся изобрести и разработать новые технологии, которые смогут дать огромные преимущества человечеству в экономической и социальной сферах. Технологические разработки в области информатики и коммуникации — и особенно создание и расширение киберпространства, что является одним из определяющих направлений технологического развития в последние десятилетия — не являются исключением в этом отношении. Но новые технологии вызывают и новые опасности и могут быть причиной серьезной обеспокоенности в самых различных областях, в частности, если они используются во время вооруженных конфликтов.

Впервые государства наложили ограничения на выбор средств и методов ведения войны, заключив в 1868 г. международный договор — Санкт-Петербургскую декларацию, согласовав технические границы, «в которых потребности войны должны остановиться перед требованиями человеколюбия», и предусмотрев возможность заключать новые соглашения в случае «усовершенствований, произведенных науками в вооружении войск», для согласования «между собою требований войны и законов человеколюбия». В духе важных принципов, нашедших воплощение в Декларации, и в соответствии со своим собственным мандатом МККК осуществляет мониторинг развития новых технологий и их использования или потенциального использования во время вооруженных конфликтов, например, использования беспилотных летательных аппаратов, снаряженных БЧ, автономных систем оружия или как раз военных действий в киберпространстве. Цель МККК заключается в том, чтобы оценить их реальное и потенциальное воздействие на людей и проанализировать, каким образом нормы МГП регулируют их использование. Применение уже существующих правовых норм в отношении новой технологии ставит и вопрос о том, являются ли нормы достаточно ясными и четкими в свете специфических характеристик конкретной технологии и ее ожидаемого воздействия на человека.

Коммерческие предприятия, средства массовой информации и правительства регулярно сообщают о том, что их вебсайты и компьютерные сети подверглись кибернападениям. Однако нет авторитетного определения понятия «кибернападение» или «кибервойна», и разные люди, употребляя эти термины, имеют в виду разные вещи. Большая часть операций, которые обозначаются словами «кибернападение», является незаконным сбором информации — например, промышленным шпионажем — или другими киберпреступлениями и имеет место вне контекста вооруженных конфликтов. Такие случаи не регулируются международным гуманитарным правом (МГП). Выражение «кибервойна» используется в настоящей статье для обозначения средств и методов ведения военных действий, которые являются операциями, направленными против компьютера или через компьютер или компьютерную сеть путем информационного потока, когда такие операции в киберпространстве осуществляются в контексте вооруженного конфликта по смыслу МГП [2]. СМИ и обозреватели также часто говорят об «информационной войне». Информационная война была определена в Соглашении между правительствами государств-членов ШОС о сотрудничестве в области обеспечения международной информационной безопасности [3], а США дают определение информационных операций [4].

Хотя даются разные определения, которые могут отражать серьезные различия в понимании этих понятий, представляется, что информационная война и информационные операции являются более широкими понятиями, чем кибервойна, как она определена здесь, и часто включают, по крайней мере, ее часть.

Особую озабоченность вызывает у МККК кибервойна из-за уязвимости киберсетей и потенциальной опасности, которую кибернападения представляют для людей. Если совершено нападение на сети государства, гражданские лица могут остаться без питьевой воды, медицинского обслуживания и электроэнергии, которые совершенно необходимы для нормальной жизни. Если система GPS парализована, могут иметь место жертвы среди гражданского населения — например, из-за нарушений в управлении полетами спасательных вертолетов. Хотя военный потенциал киберпространства еще понят не до конца, эксперты, как представляется, согласны с тем, что нападения на транспортные системы и сети электропередачи или даже на дамбы и ядерные установки вполне возможны с технической точки зрения. Такие нападения могут иметь очень далеко идущие последствия для благополучия, здоровья и жизни сотен тысяч людей.

Роль МККК заключается в том, чтобы напомнить, что во время вооруженного конфликта следует постоянно проявлять заботу с тем, чтобы щадить гражданских лиц и гражданские объекты. Действительно, кибервойна регулируется МГП, как и разработка любых новых видов оружия, средств и методы ведения войны. В киберпространстве нет правового вакуума. Это недвусмысленно установлено в Докладе Группы правительственных экспертов по достижениям в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности 2013 г., в котором утверждается, что «международное право, и в частности Устав Организации Объединенных Наций, применимо и имеет важное значение для поддержания мира и стабильности и создания открытой, безопасной, мирной и доступной информационной среды» [5]. В документе Министерства обороны России 2011 г. «Концептуальные взгляды на деятельность Вооруженных Сил Российской Федерации в информационном пространстве» более конкретно заявляется, что Вооруженные Силы Российской Федерации обязаны соблюдать нормы МГП во время своих операций в информационном пространстве [6]. Все большее число государств, таких как Австралия, Канада, Япония, Нидерланды, Соединенное Королевство и США, а также международные организации, такие как Европейский Союз, также признают, что МГП применимо к кибервойне [7].

Основным принципом ведения военных действий является требование осуществлять нападения только на комбатантов и военные объекты. Любые нападения на гражданских лиц и гражданские объекты запрещены, и этот запрет распространяется на кибернападения. Во время вооруженного конфликта такие нападения будут в большинстве случаев являться нарушениями МГП. Действительно, системы водоснабжения питьевой водой и линии электропередачи, которые обслуживают гражданское население, банки, сеть железных дорог и инфраструктура здравоохранения являются в первую очередь гражданскими объектами (по крайней мере, до тех пор, пока они не становятся так называемыми объектами «двойного использования»). Как таковым, им предоставляется защита от непосредственных нападений. Системы водоснабжения, в частности, пользуются особой защитой, поскольку являются объектами, необходимыми для выживания населения [8]. Аналогичным образом, дамбы и гражданские атомные станции обычно не подпадают под определение того, что является военным объектом [9], и, таким образом, находятся под защитой от непосредственных нападений. Даже если они становятся военными объектами в конкретных обстоятельствах, МГП может тем не менее запретить нападения на них [10] или, по крайней мер, потребовать от стороны в конфликте, которая совершает такое нападение, проявить особую осторожность с тем, чтобы избежать высвобождения опасных сил и последующих серьезных потерь среди гражданского населения [11].

Однако подтверждение применимости МГП к кибервойне и напоминание о таких основополагающих нормах является лишь первым шагом. Ведь кибервойна поднимает целый ряд проблем для толкования и применения МГП [12].

Во-первых: анонимность. В киберпространстве очень легко обеспечить анонимность, что осложняет для государств дело присвоения агрессивной деятельности тем, кто ее осуществляет, особенно трудно это сделать своевременно. Поскольку МГП опирается на присвоение ответственности государствам и другим сторонам в вооруженном конфликте, анонимность создает большие проблемы. Если сторона, осуществляющая конкретную операцию в киберпространстве, не может быть идентифицирована, крайне трудно определить, применимо ли вообще МГП к этой операции. Ответ на этот вопрос может однако лежать не только в юридической плоскости, но в первую очередь в технической сфере.

Во-вторых: составляют ли операции в киберпространстве применение вооруженной силы, что обусловливает применимость МГП? Нет никакого сомнения в том, что вооруженный конфликт существует, когда операции в киберпространстве применяются наряду с традиционными кинетическими вооружениями. Однако когда первый — а, возможно, и единственный — враждебный акт является операцией в киберпространстве, может ли это приравниваться к вооруженному конфликту? Этот вопрос тесно связан — хотя и является отдельным — с вопросом о том, может ли только операция в киберпространстве считаться применением силы или вооруженным нападением в соответствии с Уставом Организации Объединенных Наций. Такие проблемы jus ad bellum очень важны и поэтому широко обсуждаются. Однако проблемы, связанные с jus ad bellum и вопрос о сфере применимости МГП (jus in bello) не следует смешивать. МГП применяется в ситуациях вооруженного конфликта как международного, так и немеждународного характера, как это определено в Женевских конвенциях 1949 г. и Дополнительных протоколах к ним 1977 г. [13]  В этом отношении, как представляется, нет причин рассматривать кибероперации, воздействие которых будет аналогичным воздействию кинетических операций, иначе, чем последние. Такое разрушение важнейшей инфраструктуры, которое имеет долговременные последствия, что создает серьезные трудности для населения, может также считаться применением вооруженной силы, обусловливающим применимость МГП в свете его цели, заключающейся в предоставлении защиты гражданскому населению от таких последствий. Однако МККК считает, что только будущая практика государств сделает возможным определение того типа операций в киберпространстве, которые обусловливают применимость МГП при отсутствии каких-либо кинетических операций [14].

В-третьих: в ситуациях, когда МГП применяется, например, если вооруженный конфликт уже ведется путем применения традиционных кинетических средств, встает вопрос об определении кибернападения. Понятие нападения является крайне важным для норм, касающихся ведения военных действий, особенно для принципов проведения различия, соразмерности и мер предосторожности при нападениях. Действительно, в то время как стороны в конфликте должны постоянно проявлять заботу о том, чтобы щадить гражданское население во время всех военных операций и предоставлять ему защиту от последствий военных действий, большинство конкретных обязательств, регулирующих ведение военных действий, касается «нападений». Дополнительный протокол I 1977 г. определяет нападения как «акты насилия в отношении противника, независимо от того, совершаются ли они при наступлении или при обороне» (Статья 49 (1)). Группа экспертов, которые составляли Таллинское руководство по международному праву, применимому к кибервойне, определили «кибернападение» в соответствии с МГП как «кибероперацию, независимо от того, совершается ли она при наступлении или при обороне, которая, как можно предположить на разумных основаниях, станет причиной ранений или смерти лиц или повреждения и уничтожения объектов» [15]. Суть дела, однако, заключается в деталях, а именно: что такое «повреждение» в кибермире. Целый ряд экспертов в области МГП согласны с тем, что утрата функциональности объекта может также являться повреждением, хотя другие утверждают, что только физическое повреждение имеет отношение к делу. МККК придерживается того мнения, что если объект выведен из строя, не имеет значения, произошло это в результате уничтожения или каким-либо иным способом [16]. Этот вопрос очень важен на практике, поскольку более ограничительное определение нападения может означать, что меньшее число и менее четкие нормы МГП будут регулировать и, следовательно, налагать ограничения на операции такого типа. В частности, на операции в киберпространстве, цель которых заключается в том, чтобы вывести из строя гражданские системы, мог бы не распространяться запрет МГП, касающийся нападений на гражданских лиц и гражданские объекты, если «нападение» будет пониматься излишне ограничительно.

В четвертых: проблемы, которые создает явление взаимосвязанности киберпространства для норм МГП, предоставляющих защиту гражданскому населению и гражданским объектам. Существует только одно киберпространство, и те же самые сети, маршруты и кабели используются как гражданскими, так и военными пользователями. Как было отмечено Великобританией в прошлом году «Взаимосвязанный характер киберпространства означает, что совершение деструктивной деятельности в отношении одной системы может привести к непреднамеренным и непредсказуемым последствиям в других системах» [17]. Взаимосвязанность киберпространства может даже сделать невозможным проведение различия между военными и гражданскими компьютерными сетями при осуществлении кибернападения; если оно все-таки имеет место, такое нападение будет нарушать запрет на неизбирательные нападения. Использование вредоносных программных средств, которые бесконтрольно воспроизводятся и повреждают гражданские киберсети, также запрещено. Например, сторона в конфликте нарушит запрет на неизбирательные нападения в соответствии с МГП, если она запустит через Интернет вредоносное программное средство, предназначенное для того, чтобы заблокировать военные радары противника, предполагая при этом, что код этого вредоносного средства распространится и повлияет на работу радиолокационных станций управления гражданским воздушным движением. Согласно принципу соразмерности, сторона в конфликте должна сделать все практически возможное для того, чтобы понять, может ли нападение причинить случайный ущерб, который будет чрезмерным по сравнению с непосредственным и конкретным военным преимуществом, которое ожидается получить, и если это так, не осуществлять нападения. Более того, при нападении стороны в конфликте должны принять все практически возможные меры предосторожности с тем, чтобы избежать или, по крайней мере, свести к минимуму случайные потери среди гражданского населения и ущерб гражданским объектам, включая гражданские киберинфраструктуру и сети. Взаимосвязанность киберпространства влечет за собой опасность того, что кибернападения причинят случайный ущерб косвенным образом. Такой косвенный побочный ущерб, как бы он ни был отдален, должен быть принят во внимание в той степени, в какой его можно ожидать — и стороны в конфликте, которые планируют или осуществляют кибернападения, должны предусматривать опасность того, что может быть причинен косвенный побочный ущерб. Вопрос, кроме того, состоит в том, всегда ли возможно должным образом оценить такие косвенные последствия.

Это всего лишь краткий обзор проблемы, существует и множество других вызовов. Некоторые из них отражают проблемы, которые имеются в отношении кинетических операций, такие как определение понятия непосредственного участия в военных действиях. Если кто-то принимает непосредственное участие в военных действиях путем кибернападения в поддержку одной стороны в вооруженном конфликте, он не может ожидать бездействия от противника. Это лицо лишается своей правовой защиты от прямых нападений, включая кинетические нападения, во время осуществления кибернападения и подготовительных мер, которые являются его неотъемлемой частью. Другие вызовы, возможно, являются более специфическими для кибервойны, например, география киберконфликтов, применение права нейтралитета и понятия суверенитета или определение и правовой анализ кибероружия — это всего лишь некоторые из них.

Несмотря на эти трудные для решения проблемы, основной вопрос заключается не в том, являются ли новые технологии по своей сути хорошими или плохими. Новые технологии могут иметь и позитивное воздействие, если их применять, соблюдая нормы права. Что касается возможности избежать случайного ущерба гражданскому населению или гражданским объектам или свести их к минимуму, то боеприпасы с точным наведением, конечно, являются усовершенствованием по сравнению с артиллерией или воздушными бомбардировками, которые использовались во время Второй мировой войны. Нельзя недооценить существующие проблемы и вызовы, но нельзя исключать и возможности того, что технологическая эволюция может привести в будущем к разработке кибероружия, в результате применения которого при определенных обстоятельствах будет меньше потерь и меньше случайного ущерба, чем при использовании традиционного оружия, для достижения того же военного преимущества. Например, вполне вероятно, что кибероперация причинит меньше ущерба, чем бомбардировка, если цель и первой, и второй заключается в нарушении функционирования некоторых сетей коммунальных служб, которые используются как для военных, так и гражданских целей. В таких случаях принцип принятия мер предосторожности налагает обязанность на стороны в вооруженном конфликте выбирать, если это возможно, наименее опасные для гражданских лиц средства для достижения своей военной цели. При этом требуется целостный подход для того, чтобы внимательно рассмотреть со всех точек зрения все риски и возможные последствия применения новых технологий, и МККК призывает государства сделать это до принятия решения о разработке таких технологий. Хотя значимость МГП как основного корпуса права, которое налагает ограничения на кибервойну и предоставляет защиту гражданскому населению, должна быть подтверждена, МККК не исключает и возможности того, что потребуется развить право далее, чтобы гарантировать, что защита, которую оно предоставляет гражданскому населению, является достаточной. Это должны определить государства.

В связи с этим в международном сообществе ведется дискуссия относительно того, каким образом решать проблемы, поставленные кибервойной и, более широко, проблемы, связанные с информационной безопасностью. В 2011 г. Китай, Россия, Таджикистан и Узбекистан представили Генеральному секретарю Организации Объединенных Наций проект Правил поведения в области обеспечения международной информационной безопасности [18], к числу авторов которого впоследствии присоединились Казахстан и Кыргызстан [19]. Кроме того, Россия предложила Проект Конвенции по международной информационной безопасности (Концепция) [20], и для России одной из приоритетных задач в области международной информационной безопасности является содействие формулированию и принятию государствами — членами Организации Объединенных Наций международных правовых актов, регламентирующих применение принципов и норм международного гуманитарного права при использовании информационных и коммуникационных технологий [21]. Со своей стороны Соединенное Королевство считает, что многосторонний инструмент, ограничивающий использование информационных технологий во время вооруженных конфликтов, не является необходимым именно потому, что право вооруженных конфликтов уже регулирует такое использование [22]. Несколько других государств высказали свое мнение по некоторым из проблем, поставленных применением и толкованием международного права в отношении кибервойны [23]. В декабре 2013 г., давая поручение Генеральному секретарю создать новую Группу правительственных экспертов, Генеральная Ассамблея добавила к тем вопросам, которые предстояло рассмотреть, вопросы «использования информационно-коммуникационных технологий в конфликтах и того, как международное право применяется к использованию информационно-коммуникационных технологий государствами” [24]. Хотя некоторые из этих документов и заявлений шире по своему охвату, чем МГП, МККК приветствует интерес, проявленный к этим вопросам.

Международный Комитет готов и впредь предоставлять свои экспертные знания по вопросу о том, каким образом МГП налагает ограничения на кибервойну, с тем чтобы снизить уровень потенциальной опасности для людей и наилучшим образом заниматься поисками решения проблем, которые она поставила.

Однако эти проблемы подчеркивают необходимость того, чтобы стороны в вооруженных конфликтах проявляли повышенную осторожность, если и в то время когда они прибегают к кибернападениям, для того чтобы избежать ущерба, причиняемого гражданским лицами и гражданским сетям. Эти проблемы подчеркивают и важность того, чтобы государства, способные создать или приобрести средства для ведения кибервойны — как для наступательных, так и оборонительных целей, — провели оценку их законности в соответствии с МГП, как это необходимо сделать в случае любых других видов оружия или средств и методов ведения войны. Это требуется согласно статье 36 Дополнительного протокола I 1977 г. [25], и является единственным способом гарантировать, что вооруженные силы и другие государственные учреждения, которые могут во время вооруженного конфликта прибегнуть к методам кибервойны, сумеют соблюдать свои обязательства в соответствии с международным правом. Тот факт, что все возрастающее число государств работают над созданием возможностей для ведения кибервойны, только подчеркивает настоятельную необходимость найти решения этих задач.

Примечания:

1. Мнения, высказанные в настоящей статье, принадлежат исключительно ее автору и не обязательно отражают точку зрения МККК.

2.См. ICRC ‘How is the Term “Armed Conflict” Defined in International Humanitarian Law?’, Opinion paper, March 2008, available at http://www.icrc.org/eng/assets/files/other/opinion-paper-armed-conflict.pdf

3. Приложение 1. Перечень основных понятий в области обеспечения международной информационной безопасности: “Информационная война — противоборство между двумя или более государствами в информационном пространстве с целью нанесения ущерба информационным системам, процессам и ресурсам, критически важным и другим структурам, подрыва политической, экономической и социальной систем, массированной психологической обработки населения для дестабилизации общества и государства, а также принуждения государства к принятию решений в интересах противоборствующей стороны”. Доступно по адресу: http://www.mid.ru/BDOMP/spm_md.nsf/0/CA43ABC67E- DADF8644257BE8001D9047 (все ссылки на веб-сайты проверены 16 июня 2014 г.).

4. Словарь военных и связанных с ними терминов Министерства обороны США (‘Department of Defense Dictionary of Military and Associated Terms, Joint Publication 1-02’) (с поправками от 15 марта 2014 г.): “информационные операции — Комплексное использование во время военных операций информационных возможностей во взаимодействии с другими направлениями операции с целью воздействовать на процесс принятия решения противником или потенциальным противником, прервать или нарушить его или установить контроль над ним, обеспечивая защиту своему собственному». http://www.dtic.mil/doctrine/new_ pubs/jp1_02.pdf (с. 127). Версия 2006 г. МО (‘Joint Publication 3-13, Information Operations’) (замененная версией 2012 г.) предлагает более подробное определение: “информационные операции»: Комплексное использование основных возможностей электронной войны, операций компьютерных сетей, психологических операций, введения противника в заблуждение, мер обеспечения скрытности действий совместно с определенными поддерживающими и связанными с этим возможностям с целью воздействовать на процесс принятия решений противником — как со стороны человека, так и автоматизированным путем, прервать или нарушить его или установить контроль над ним, обеспечивая защиту своему собственному». http://www.globalsecurity.org/intell/library/policy/dod/joint/jp3_13_2006.pdf (с. GL–9).

5. Группа правительственных экспертов по достижениям в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности. Записка Генерального Секретаря, 24 июня 2013 г., A/68/98, с. 8, ч. 19.

6. Доступно по адресу: http://ens.mil.ru/science/publications/more.htm?id=10845074@cmsArticle.

7. Австралия: A/66/152, c. 8, последний абзац; см. также: http://foreignmin-ister.gov.au/speeches/2013/jb_sp_131017.html. Канада: A/68/156/Add.1, с 4, п. 2. Япония: A/68/156/Add.1,с. 18, первый абзац. Нидерланды: http://cms.webbeat.net/ContentSuite/upload/cav/doc/advies_22_reg_reactie_EN.pdf, с. 5. Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии: A/59/116, ч. 3 и A/65/154, ч. 7. США: A/59/116/Add.1 С.4, ч 5 и A/66/152 с 21-22; см. также на английском языке http://www.state.gov/s/l/releases/remarks/197924.htm. The European Union: E.U. Council Conclusions, General Affairs Council meeting, 25 June 2013, 12109/13, p. 4 para. 6 (available at http://register.consilium.europa.eu/doc/srv?l=EN&f=ST%2012109%202013%20INIT).

8. Статья 54 Дополнительного протокола к Женевским конвенциям от 12 августа 1949 г., касающегося защиты жертв международных вооруженных конфликтов (Протокол I) от 8 июня 1977 г. (далее — ДП I) и МККК, Обычное международное гуманитарное право, т. I: Нормы. Жан-Мари Хенкертс и Луиза Досвальд-Бек. Обычное международное гуманитарное право, МККК, Москва, 2006. (далее — МККК. Исследование обычного права.), Норма 54 (на английском языке доступно по адресу: http://www.icrc.org/customary-ihl/eng/docs/v1_rul).

9. Статья 52 ДП I и норма 8, МККК. Исследование обычного права. «Что касается объектов, то военные объекты ограничиваются теми объектами, которые в силу своего характера, расположения, назначения или использования вносят эффективный вклад в военные действия и полное или частичное разрушение, захват или нейтрализация которых при существующих в данный момент обстоятельствах дает явное военное преимущество».

10. В силу принципа соразмерности или статьи 56 (1 и 2) ДП I.

11. Статья 56(3) ДП I и норма 42, МККК. Исследование обычного права.

12. Детальный анализ таких проблем можно найти в статье Cordula Droege, «Get off my cloud: cyber warfare, international humanitarian law, and the protection of civilians» in The International Review of the Red Cross, Volume 94, nb 886, summer 2012, pp. 533 — 578 (доступно по адресу: http://www.icrc.org/eng/assets/files/review/2012/irrc-886-droege.pdf)

13. См. ICRC ‘How is the Term “Armed Conflict” Defined in International Humanitarian Law?’, примечание 1 выше.

14. ICRC, ‘International Humanitarian Law and the challenges of contemporary armed conflicts’, 31st International Conference of the Red Cross and Red Crescent, Geneva, 28 November–1 December 2011, Report prepared by the ICRC, October 2011, 31IC/11/5.1.2, p. 37, para. 4, доступно по адресу: http://www.icrc.org/eng/assets/files/red-cross-crescent-movement/31st-international-conference/31-int-conference-ihl-challenges-report-11-5-1-2-en.pdf.

15. Tallinn Manual, Rule 30, p. 106, доступно по адресу: http://ccdcoe.org/tallinn-manual.html. Таллинское руководство было составлено по предложению Совместного центра кибернетической обороны НАТО. Однако Таллинское руководство не является доктриной НАТО, а лишь не налагающим обязательств документом, подготовленным группой экспертов в их личном качестве. Некоторые авторы высказываются негативно о Таллинском руководстве, потому что оно явилось попыткой, предпринятой на региональном уровне, и потому что оно может узаконить кибернетическую войну и способствовать милитаризации кибернетического пространства. Это, конечно, не является причиной того, что МККК принял участие в качестве наблюдателя в работе группы экспертов, которые его составляли. Цель участия МККК заключалась в том, чтобы проследить за тем, что в Руководстве обеспечивается защита, которую МГП предоставляет жертвам вооруженных конфликтов. МККК в целом согласен с формулировкой норм jus in bello, содержащейся в части Руководства, посвященной «праву кибернетических вооруженных конфликтов». Однако существуют исключения, когда МККК считает, что нормы действующего МГП сильнее или предоставляют больше защиты, чем нормы, которые содержатся в Руководстве. Более подробно см.: ICRC, ‘What limits does the law of war impose on cyber attacks? Questions and Answers’, 28 June 2013, доступно по адресу: http://www.icrc.org/eng/resources/documents/faq/130628-cyber-warfare-q-and-a-eng.htm.

16. ICRC, ‘Report on International Humanitarian Law and the challenges of contemporary armed conflicts’, примечание 13 выше, с. 37, последний абзац.

17. Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности. Доклад Генерального секретаря ООН, A/68/156, с. 20, первый абзац (ответ Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии).

18. Доступно по адресу: http://nz.chineseembassy.org/eng/zgyw/t858978.htm.

19. См. A/68/98, с. 10, ч. 18.

20. Доступно по адресу: http://www.mid.ru/bdomp/ns-osndoc.nsf/1e5f0de28fe77fdcc32575d900298676/7b17ead7244e2064c3257925003bcbcc!OpenDocument.

21. Основы государственной политики Российской Федерации в области международной информационной безопасности на период до 2020 года. Доступно по адресу: http://www.scrf.gov.ru/documents/6/114.html (ч. 12(г.)).

22. Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности. Доклад Генерального секретаря ООН, A/59/116, с. 13, ч. 3 (ответ Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии)

23. См. ссылки в примечании 6 выше.

24. Достижения в сфере информатизации и телекоммуникаций в контексте международной безопасности. A/RES/68/243, 27 декабря 2013 г., п. 4.

25. Статья 36 ДП I — Новые виды оружия: При изучении, разработке, приобретении или принятии на вооружение новых видов оружия, средств или методов ведения войны Высокая Договаривающаяся Сторона должна определить, подпадает ли их применение, при некоторых или при всех обстоятельствах, под запрещения, содержащиеся в настоящем Протоколе или в каких-либо других нормах международного права, применяемых к Высокой Договаривающейся Стороне.

Материал подготовлен на основе доклада, представленного на Девятой научной конференции Международного исследовательского консорциума информационной безопасности в рамках международного форума «Партнерство государства, бизнеса и гражданского общества при обеспечении международной информационной безопасности», 21-24 апреля 2014 года г.Гармиш-Партенкирхен, Германия.